Загайнов

Я и спорт, - понятия едва ли совместимые. Но, прочитав книгу, я кинулся искать ЕГО в интернете, но, к своему удивлению, не нашел.

Можно долго говорить и спорить о его достоинствах и недостатках, но одно остается несомненным, - это профессионал в своем деле. Его искренняя любовь к человеку достойна глубокого уважения, и, если хотите, - подражания.

Его мысли могут быть полезны как любому человеку, так и психологу, начинающему ли или же опытному.

Читайте: К этому мало что можно добавить.

Постскриптум собратьям по ремеслу

Проклятие профессии как специфика работы практического психолога.

Где взять настоящих людей
этого проклятого дела?

А.С.Макаренко.
Педагогическая поэма

"Как Вы выдержали все это? И - нужен ли психологу психолог?" Два вопроса, и слышу я их все чаще в последние годы. И третий вопрос, но его задаю себе сам: "Что сделала со мной моя профессия?"

Через час - тренировка. Но я не готов к ней, не готов к встрече с людьми. Нет сегодня внутри меня того, что всегда было, а лет двадцать назад просто переполняло мое существо. И не улыбнуться.

Ложусь, закрываю глаза. Говорю себе: "Улыбайся! Ты - счастливый человек! Ты занимаешься любимым делом! Ну, улыбнись!" Пробую раздвинуть губы в улыбке - не получается. Командую себе: "Все же хорошо! И в команде и дома все хорошо! Улыбайся!" - не получается.

Меняю форму обращения к себе, уговариваю: "Ну что ты, на самом деле? Надо всего лишь изменить свое сиюминутное настроение, а эта задача тебе так хорошо знакома, и решал ты ее практически всегда, правда, когда это касалось других, но, значит и с собой надо делать то же самое; итак, попробуй хотя бы это - умело напомни себе о своих победах, о лучших днях".

И, кажется, улыбаюсь, но скверной улыбкой, не той. Какие прошлые победы? Сейчас они как полузабытые сны, далеко. Нет, не помочь себе сегодня. А кто же поможет... психологу? И как?

Открываю глаза (сеанс окончен), смотрю на часы - есть еще время. Просто лежу. Пускаю мысли на самотек и таким образом пытаюсь увести себя от нерешенной проблемы. Вспоминаю сочиненное последней ночью. Метод, которому я дал такое название: "опережающее сопереживание". Суть его в следующем: ты идешь к человеку, которому плохо, и идешь... за помощью! Идти нелегко и прежде всего - потому, что сам твой приход - уже акт соболезнования, в чем честолюбивый спортсмен не нуждается. Но идти к человеку в такую минуту психолог обязан! И как бы он ни встретил тебя (жестко, сурово, озлобленно), ты не видишь этого (а как это нелегко!) и сразу (именно - сразу!) доверительно и с надеждой в голосе произносишь совсем не то, чего ждет он, а - например: "Сережа, мне надо с тобой посоветоваться".

Всегда видел в ответ удивление в глазах человека, думающего в такую минуту о чем угодно, но только не о том, что сам он может кому-то другому помочь.

В такой целенаправленной психотерапевтической беседе задача - пойти дальше "совета", продлить разговор, против чего пациент (назовем его так) обычно не возражает, перейти затем от "совета" к изложению не его, а своей проблемы, если надо - придумать ее (!), и может быть, поныть, пожаловаться на "случившееся" и на судьбу, и таким образом попасть на одну душевную волну с пациентом, а теперь и твоим психологом одновременно (!).

Опыт показал - метод обеспечивал стопроцентное попадание, решал задачу. Человек успокаивался, приходил в себя, преображался на глазах! Сопереживание было действительно опережающим!

Так что же, и в мою дверь кто-то должен постучаться сейчас, войти и сделать вид, что ему сегодня не лучше, чем мне? К психологу должен прийти психолог?..

Но жду ли я его, хочу ли чьей-то помощи? Пожалуй - нет! Хотелось бы решить эту личную проблему, как и раньше, самому. И потому - те же раздумья. Да, все труднее становится работать и - тот же вопрос: "Почему?"

Вероятно, что-то изменяется во мне, в моей личности или в личности тех, с кем я, говоря специальным языком, "взаимодействую", пытаюсь взаимодействовать, найти нить, связывающую нас, сделать все, чтобы стала она прочной, и всегда помогать (!), желательно во всем - и в его деле, и в личной жизни, и в здоровье, и в вечной борьбе с самим собой: с наследственностью, слабостями, с памятью об уже накопившихся грехах.

А насколько было бы легче, если бы удалось установить, доказать, что дело не во мне (я - тот же!), и успокоить себя наконец - мол, причина в ином: спортсмен сегодня стал другим и потому (только поэтому!) все стало труднее, чем было вчера, и тем более - двадцать лет назад.

"Он" на самом деле стал другим - наш спортсмен, боец, гладиатор, иногда - когда выступает больным (а это сплошь и рядом) - камикадзе.

Я уже встал, открываю дверь, выхожу. И представляю их лица, тех, кому обязательно должен улыбнуться через пять минут. Вижу отличающее их (практически всех) от героев прежних (моих) поколений. Прежде всего - все чисто внешнее: более гордо поднятые головы, сильный и настороженный (всегда настороженный!) взгляд, и если всмотреться в эти глаза (хватило бы только силы глубже всмотреться!), то понадобится какое-то время, чтобы потом прийти в себя от воздействия сильнейшей энергии, исходящей от странного сочетания достоинства и жестокости, что отличает обычно немало проживших и настрадавшихся людей. А в целостном образе - недоступность...

Так выглядит ширма, неприступной крепостью оберегающая внутренний мир спортсмена от постороннего взгляда. Но если "он" поверит, подпустит, признает, ты все будешь знать о нем, и практически ежедневно убеждаться в том же - как трудно человеку наедине с собой, и по-прежнему на вес золота твое точное и доброе слово и его нужда в исповеди.

Но и здесь есть место новому, чего я не замечал у "тех" чемпионов. "Эти" очень хорошо понимают ту цену, что уже уплачена ими за добытое каторжным трудом сегодня. А также понимают, что впереди - то же самое - платить еще, платить всегда, платить и платить! "За все уплачено!" - читаю я в их глазах.

Взгляд любимого спортсмена! Мы вдвоем - и нет никакой ширмы, и порой, особенно перед решающим боем, мне безумно жаль его, до слез. "В ваших книгах, - написала мне незнакомая читательница, - есть главное - боль за человека". Может быть, но это "они" воспитали во мне это качество.

Листаю дневники прежних лет. Был момент - я уходил из спорта. Но однажды встретил ту, кого опекал много лет назад, и она уговорила меня зайти на ее тренировку. Цитирую без единой правки.

"Какое счастье видеть своего ученика мастером! Настоящего тренера, лидера отличаешь сразу - она видела всех! От нее шла энергия, и ею она гипнотизировала, подчиняла. А временами вспоминала обо мне, на несколько секунд подходила ближе - для двух-трех фраз, извинялась и возвращалась на свое место, ближе к ним.

- Видите, они совсем другие, но в одном - те же: по-прежнему ждут, когда на них будут орать, ждут палки. А если не кричишь, то сразу кончается концентрация. И не только в спорте, и в театре орут.

- Это типичная картина в работе диктатора, - ответил я, - криком диктатор требует концентрации, а концентрацию надо воспитывать как свойство личности.

- Это ... как? - спросила она, буквально впившись в меня взглядом.

- Ты крикнула, и ученик сконцентрировался на минуту, на упражнение. Но это его временное состояние. Только состояние, понимаешь? А надо, чтобы он "всегда был сконцентрирован - и в зале и вне зала. Как личность! И кричать на него не надо будет.

Она слушала, плотно сжав губы. Потом вспомнила, что они ждут ее (ее крика!), сказала:

- Потом продолжим, хорошо? Это важно хорошо обсудить.

Я смотрел на нее и видел другого человека. Она тихо (!), но с прежней волей в лице повторила:

- Я жду тишины и внимания.

И они затихли, и улыбки ушли с их лиц. И она продолжила:

- А теперь договоримся. До конца тренировки я больше ни разу не повышу голос, но вы, тем не менее, сохраните концентрацию до конца. Договорились?

Они молчали. Они были сконцентрированы!

А она, не отрывая от них глаз, двигалась спиной вперед, ко мне. И тихо сказала:

- Посмотрите вон на ту девочку, а потом обсудим. - И ушла от меня. И я услышал:

- Все отдыхаем и смотрим на Лену. Лена, повтори начало... Смелее иди вперед! Грудью! Гордо иди!

- Хорошо сказала: "Гордо иди", - услышала она от меня через пять минут.

- Видите, какая она прямая, но выглядит согнутой. Согнута своей забитостью. Боится выпрямиться. Из простой семьи, папа - маляр. Не может гордо! Это гимнастика. Здесь сразу все видно: семья, наследственность.

И снова ушла.

А я осмотрел зал (давно я не был в зале) и вдыхал родной воздух. И чувствовал, что оживаю. И завидовал тренеру. В зале провел я одиннадцать лет как спортсмен, затем десять - как тренер. Судьба увела...

Она вновь была рядом. Девочки выполняли заключительный комплекс упражнений, и давался он им тяжело.

- Все-таки, - сказала она, - никто так не работает, как спортсмен. Муж приходит иногда сюда после репетиций своего балета, смотрит и говорит: "Вы что, с ума сошли: три часа утром и три часа вечером!"

- И всегда с полной отдачей, - сказал я.

- В том-то и дело".

* * *

Печатается по:
Рудольф Загайнов
"Проклятие профессии / бытие и сознание практического психолога/"
Москва, "Смысл", 2001

Домой > Публикации > Загайнов. Постскиптум собратьям по ремеслу. [1,2]