Постскриптум собратьям по ремеслу

Опасная вещь - личный дневник, не могу оторваться. Еще - страницы из того периода моей жизни, вне спорта. И попытка найти тот ненайденный пока ответ.

"А может быть, дело в другом, не столько - в "них", а в том, что связано со мной?" - спрашиваю я себя.

В мой врачебный кабинет стремительно вошли двое мужчин.

- Нам нужен доктор Загайнов.

- Слушаю вас.

- Умирает ваш пациент Нодари. Не выходит из приступа. Верит только в Вас. Ехать далеко.

- Я готов.

Мы едем в Сванетию. Мотор надрывается, и машина нехотя взбирается все выше, к самым снежным вершинам.

Вспоминаю своего пациента. Неизлечимая эпилепсия. Но, как и всем другим, я сказал ему:

- Я помогу Вам. - И приступы отступили. Не мучили его так часто, как раньше. А если случались, то после выхода из приступа родные привозили его ко мне, и после серии сеансов он опять два-три месяца жил спокойно. Едем в тишине. Я думаю о нем. Вижу его лицо с такой доброй улыбкой. Представляю, как войду в палату, и, надеюсь, он улыбнется, и я снова включу в работу всю свою волю, и мы... победим!

Почему же он не выходит из приступа?

- Когда это случилось? - спрашиваю своих попутчиков.

- Две недели назад.

- Две недели?! И с тех пор не приходит в сознание? А что делают врачи?

- Делают уколы. Нам ничего не говорят.

- Вы сказали им, что едете за мной?

-Да.

- И что они сказали?

- Сказали: "Хорошо".

И снова тишина. Только рычание мотора. Но этот шум не мешает мне, не мешает "собраться". Знаю, что только в таком состоянии можно будет что-то сделать. Потребуется сверхусилие, не меньше.

Наконец - больница. Мы быстро входим в старое полуразбитое здание и далее - в коридор. У входа в одну из палат многолюдно, и я направляюсь туда. В жизни, в отличие от спорта, людей больше там, где дела плохи.

Тяжелая минута - глаза родных. Они расступаются и смотрят на меня. И я задерживаю шаг, чтобы успеть ответить им взглядом и слегка кивнуть в знак приветствия, молча.

Но это - секунда, не более. Продлись это время - и пришлось бы что-то сказать, быть может - пообещать, обнадежить. Нельзя.

Глаза его закрыты - это первое, что я вижу. И перевожу взгляд на других. Тихо приветствую их и спрашиваю:

- Кто?

- Брат.

- Кто?

- Жена.

Замученные лица и в глазах столько мольбы о помощи. Я начинаю. Склоняюсь все ниже, глажу его небритое лицо и шепчу:

- Нодар, Нодар. - И вот он открывает глаза. И слышу за спиной радостный вздох.

- Нодар, дорогой мой, ты узнаешь меня? - Он всматривается в меня и качает головой. А губы шепчут:

- Нет.

- Ну как же? - прошу я, - Это твой врач Рудольф Максимович. Помнишь, ты приезжал ко мне? - Он силится понять или вспомнить и снова качает головой.

- Оставьте нас, - говорю я и слышу за спиной тихие шаги и звук закрываемой двери. И говорю громко:

- Нодар, я помогу тебе! Подожди немного, прошу тебя. Все будет хорошо!

Он еще несколько секунд всматривается в мое лицо, даже поднимает голову, но не выдерживает, голова падает на подушку и глаза закрываются.

Я снова глажу его по щеке, слегка даже шлепаю ладонью, но он не слышит меня.

Начинаю работать. Смотрю на его тело и внутренне пытаюсь соединиться с ним, войти внутрь его больного организма и дать недостающую ему сейчас силу.

Твой пациент! Еще одна связка слов. Святых! Это означает, что этот человек включил тебя однажды в свой "личный список", - тех, кто всегда поможет, даже в самую страшную минуту. Эта минута наступила. Даю энергию, еще и еще! Добавить энергии - и оживить! Вот - мечта! Хотя бы на время оживить, и человек поверит, что ему может быть лучше, а значит - он может выздороветь! Вот эту мысль вложить в сферу мышления человека, - и чудо может случиться! Так устроен человек. Сколько было случаев, когда пассивные доселе лейкоциты под воздействием сильного чувства или радостной мысли вдруг оживали и набрасывались на раковые клетки, уничтожая их. И люди выздоравливали!

На лбу моего пациента выступил пот. Я так рад этому! Сейчас это означает одно меняется его состояние, увеличивается количество энергии в его организме. Процесс идет, и это - победа! Пока маленькая, но победа. Хотя пот на лбу ничего не скажет его родным, не порадует их.

А я продолжаю работать. Передо мной неподвижное тело. Своим взглядом охватываю его все - от макушки до пальцев ног, - мысленно накрываю его одеялом своего биополя и представляю, как моя энергия впитывается в его тело, в каждую клеточку.

Мой пациент засыпает. Не отключается, а именно засыпает. Лицо порозовело, рот слегка открылся и дыхание стало хорошо слышным и глубоким.

Теперь я могу присесть и сразу нахожу его пульс. Ровные удары сердца радуют меня, и я долго слушаю их.

- Приезжайте за мной, если будет лучше, - говорю, прощаясь. И киваю всем, обступившим машину. Они все здесь и опять - их глаза.

Но никто не приехал больше оттуда. И еще долго будет тлеть, дотлевать твоя надежда. Каждый день ждешь - стука в дверь, телефонного звонка, телеграммы. Но нет ничего. И так же долго ты будешь носить какую-то тяжесть в горле и неспособность кому бы то ни было улыбнуться. И спасение в одном - в том, что знаешь: скорбное состояние есть состояние спасительное. Хорошо, что я знаю это.

* * *

Так нужен ли психологу психолог? И, пожалуй, впервые я не спешу произнести: "Нет". А ранее всегда развивал эту мысль так: "Настоящий психолог справляется со своими проблемами сам, демонстрируя и в этом личный пример".

Но не слишком ли долго на этот раз я ищу ответ на личный вопрос к самому себе: "Что сделала со мной моя профессия?"

Так может быть, дело именно в этом - в пережитом, в сумме пережитого? Когда за человека становится больно всегда...

* * *

Все чаще оглядываюсь назад, в шестидесятые годы, но не с целью подведения неких итогов (хотя, быть может, пора), а с назойливым желанием - получить ответ на один вопрос (почему-то не дает он мне покоя): где все те мои друзья и коллеги, кого настойчиво звали тогда в спортивные команды, и мы действительно были нужны, хорошо работали, конкурировали, на конференциях и в переполненных аудиториях блистали в сообщениях и спорах и в неполные 30 лет ходили как мэтры по коридорам спортивных ВУЗ'ов в окружении учеников?

"Почему все не так, вроде все как всегда...", - пел любимый в спортивных командах Владимир Семенович Высоцкий.

"Да, все не так, - соглашаюсь я, - ни одного психолога не было в российской делегации на Олимпиаде в Атланте". Хотя все как всегда: практически те же, пусть повзрослевшие и постаревшие тренеры, те же сотни и тысячи спортсменов, мечтающих о психологической помощи, но, как и тренеры, не ждущие ее от профессиональных психологов.

Почему? Что случилось за 30-40 последних лет?..

Одна из лекций моего авторского курса целиком посвящена этой проблеме. С помощью студентов я пытаюсь отыскать единственно верный ответ. В лекции ответа три, и до недавнего времени я искренне считал их самодостаточными в контексте поставленной проблемы.

Во-первых, утверждал я, виноваты мы, поскольку плохо работаем, не оставляем след ни в памяти, ни в душе человека, не рождаем у него потребности продолжать с нами профессиональную дружбу.

Во-вторых, виноваты авторы огромного числа книг по психологии, написанных на полупонятном языке, далеких от практических вопросов жизни. Еще более виноваты авторы традиционных учебников по психологии, доказывающие всему научному миру, что психология сегодня не имеет права именоваться наукой.

И - в-третьих - виноваты не мы, а время, породившее все виды "околопсихологов" (экстрасенсов, колдунов и прочих), которые за последние годы перебывали в спортивных командах и дискредитировали саму идею, саму возможность оказания психологической помощи человеку без стимуляторов, гаданий, разного рода плацебо и прочих фокусов.

И вот, совсем недавно, начав работу над курсом своих лекций, в частности, в процессе анализа непосредственной деятельности практического психолога, когда я формулировал одну за другой ее специфические особенности, и не было им конца, в секунду меня осенила догадка-открытие (на 3-м году моей работы в большом спорте!). Я даже встал из-за стола и отошел от рукописи.

"Боже мой, - сказал я себе, - какая же тяжелая эта работа, как мучительно даются победы (их я вспомнил в этот миг), и как убивают поражения (и усилий не нужно, чтобы их вспомнить)!"

И спросил себя: "Как ты выдержал все это?"

А потом "появились" в моем кабинете все те, о ком давно не слышал и с кем не встречался много-много лет. И чувство вины пронзило меня: ведь я осуждал их за уход в тень, за отказ мне в поддержке, за молчание.

Вот почему их нет рядом, в бою за признание психологии и практических психологов - они не выдержали всех этих специфических особенностей нашей работы! Это было печальное открытие, не оставившее камня на камне от моих сложившихся за эти годы незыблемых установок.

И уже ближайшую лекцию на факультете психологии я начал словами:

- Я хочу предупредить вас: вы выбрали самую трудную профессию из всех существующих на Земле. Пока поверьте мне на слово, а потом, в процессе нашей совместной работы, я постараюсь представить достаточное число аргументов для доказательства своей правоты.

Она - профессия практического психолога - потому и трудная, что никто из вас сегодня не может сказать, что ждет его в итоге и чего будет больше в конце пути - побед, прекрасных, согревающих душу воспоминаний, настоящих друзей во всех частях мира, или заслуженных и незаслуженных поражений, ошибок, раскаяний в грехах, которых не забыть и за которые всегда будет мучительно стыдно, разочарований не только в себе, но и в людях и многого другого.

Итак, в конце пути вы увидите две чаши весов. И если тяжелее будет первая (а там - все ваши победы), то вы получите право сказать себе: "я не зря выбрал этот путь, эту судьбу!"

Но вдруг случится иное, и вторая чаша перевесит, и горечь воспоминаний будет настолько больше, что все ваши победы покажутся вам приснившимися, не компенсирующими все вами отданное, пожертвованное.

...Что тогда? Кого винить в случившемся? Себя? Судьбу? Или тех, кто не предупредил вас в свое время об опасности?

Вот я и хочу предупредить вас об опасности этой профессии, которой я посвятил свою жизнь.

Признаюсь, обе мои чаши полны до краев. Было много побед, но было немало и горестных минут, часов, дней и даже лет.

Уже несколько лет мы не здороваемся с Гарри Каспаровым, хотя были близки в свое время, и он не скрывал, что я очень помог ему в один кульминационный момент его первого победного матча с Карповым. Но потом под влиянием своей мамы он отошел от меня, и несколько лет мы не общались вообще. И потому, когда Анатолий Евгеньевич Карпов позвонил мне в тяжелый момент матча с Каспаровым и спросил: "Вы не могли бы приехать помочь мне?" - я не смог ему отказать.

После того матча Каспаров дал интервью, в котором на вопрос: "Как вы прореагировали на приезд к Карпову психолога Загайнова?" - ответил: "Пусть это будет фактом его биографии".

И если ему будет трудно, я знаю, он никогда не обратится ко мне.

И это лишь один эпизод на моем пути длиной в тридцать лет.

Всегда, когда молодой человек приходит ко мне за советом - идти ли ему в психологи, я вспоминаю Исаака Бабеля, принесшего свой первый рассказ Алексею Максимовичу Горькому, который сказал ему:

- Дорога, на которую вы вступаете, усыпана гвоздями преимущественно крупного формата. Так что крови утечет много. - И сегодня я с абсолютной уверенностью повторяю эти слова для вас: Крови утечет много!

Итак, вторая чаша весов; здесь речь о ней. Содержимое ее - те специфические особенности деятельности практического психолога, которые отличают и усложняют не только саму деятельность, но и жизнь психолога, влияют - иногда решающим образом - на развитие его личности, а со временем переживаются им как проклятья его профессии.

Вот они - десятки специфических особенностей, определение каждой выписано на отдельном листе, и все они разложены перед моими глазами как пасьянс. Я выбираю! Выбираю ту, которая чаще, чем все другие, доказывала мне свою жизнестойкость и неизбежность и более других заслуживает названия "самой проклятой" и права быть поставленной на первое место.

Сопереживание

Мы, психологи, нужны только в том случае, если человек видит (и чувствует) в нас способность к искреннему сопереживанию. Человеку, особенно в кризисных ситуациях его жизни и деятельности, прежде всего нужно сопереживание, а уже затем - любые другие воздействия, приемы, методы. В сопереживании человек находит психологическую поддержку, любовь, нужность другим.

Повторюсь, сопереживание психолога обязательно должно быть абсолютно искренним, актерски сыграть сопереживание невозможно. Причем сопереживать психолог должен всему - и радости победы, и горечи поражения, и депрессии, и всему остальному. Всю жизнь опекаемого им человека психолог "пропускает" через себя, через свое сердце - только это позволит ему завоевать полное доверие и ответное чувство, только это может быть предпосылкой большого и длительного успеха в значимой (такой как большой спорт) деятельности.

Вероятно, способность к сопереживанию можно считать одним из ведущих слагаемых таланта практического психолога.

Экс-чемпион мира по шахматам Борис Васильевич Спасский, будучи свидетелем работы автора с гроссмейстером Корчным в матче против Карпова (1974) заметил:

- Из всех секундантов у Вас самая тяжелая доля: Вы всегда должны быть душевной проституткой.

Это был мой стартовый матч в шахматах, и, помню, я отверг тогда его точку зрения. Но со временем не раз вспоминал те слова, а сегодня, после своей работы в 15 шахматных матчах на первенство мира, склонен с этим определением согласиться.

По своей сути дело именно так и обстоит: все 24 часа в сутки психолог приспосабливает свою личность к личности опекаемого человека, беспрерывно учитывая все нюансы его сиюминутного состояния, настроения, потребностей.

С годами, - смело утверждаю это и советую молодым психологам отнестись к предлагаемой рекомендации максимально серьезно, - лично мне удалось выработать наиболее оптимальный вариант своего рабочего имиджа, слагаемыми которого были: готовность круглосуточно помогать спортсмену в сочетании с чувством достоинства и необходимостью обязательно с этим считаться. В результате во всех 15 шахматных матчах, как и за все 30 лет работы, мне ни разу не приходилось в чем-либо упрекать своих подопечных. Возможно, имело некоторое значение и то, что я был мастером спорта по боксу ("в каждой шутке...").

Отмечу также, что "деятельное сопереживание", под которым я понимаю сочетание сопереживания с волей психолога (с его волевым, уверенным поведением) и абсолютной уверенностью в своем спортсмене, как и в исходе предстоящего боя, показало себя незаменимым практическим средством оптимизации предстартового состояния спортсмена. Не случайно спортсмены всегда просили психолога быть рядом в последние, всегда мучительные минуты перед выходом на ринг, борцовский ковер, шахматную сцену. Причем, - и это важно знать молодым психологам, - спортсмен в эти минуты не нуждается в каких-либо словесных воздействиях, это может больше даже помешать, чем помочь ему. Поэтому не суетитесь, спортсмену нужно иное - видеть в лицах и поведении своих помощников то, что может только усилить его - ваше уверенное спокойствие и то самое искреннее сопереживание моменту.

Каждый психолог должен и, более того, обязан выработать подобный предстартовый "образ", как и различные другие, адекватные всем возможным значимым ситуациям (например послесоревновательным), чтобы и в них правильным образом воздействовать на опекаемого спортсмена (например, в ситуации "после победы", если завтра следующий старт, - не радоваться вместе со всеми, а своевременно гасить эту радость, регулируя таким образом его психическое состояние, сохраняя эмоции на следующий бой; чаще всего эту роль не по силам играть никому, кроме психолога).

К великому сожалению, пережитые сопереживания (и об этом автор тоже считает своим долгом предупредить своих учеников и последователей) имеют свойство суммироваться и оказывать прямое воздействие на личность психолога. И сегодня я не скрываю накопившейся психологической усталости от сопереживаний, что выражается, в частности, в том, что в обычной жизни в целях самосохранения стараюсь избегать предложений и просьб о психологической помощи всем желающим. И следствием такой установки (будьте готовы и к этому) будет выработанный непроизвольно Ваш личностный "недоступный образ", в чем все чаще автора упрекают сегодня коллеги и даже друзья.

Поражения

Имеются в виду неудачи опекаемого психологом человека как в его основной деятельности (спортивные поражения - в спорте), так и в его жизни вне спорта, например, в личной жизни.

Спорт - жестокий вид деятельности, насыщенный риском поражений, тех же побед, далеко не всегда приносящих удовлетворение победителю, травм, зачастую тяжелейших, потери не только здоровья, но и жизни (альпинизм, бокс, автоспорт и мотоспорт и ряд других видов).

Потому мы и относим поражения к проклятьям профессии психолога, что это всегда и его поражение, даже если он сделал все от него зависящее, чтобы этого не случилось. Ведь психолога для того и приглашают, чтобы поражения не было; его приглашают для побед (!).

Но специфической особенностью работы практического психолога является то, что если он завоевал человеческое доверие спортсмена, то спортсмен идет к нему за помощью не только после спортивного поражения, но и в случае любых других неудач или потому, что тяжело переживает и другие жизненные ситуации. Или просто - пообщаться, посоветоваться. И в процессе порой круглосуточного общения (а таким оно зачастую и бывает вдали от родного дома) нередко психолог переживает как свое поражение ("профессиональное поражение психолога"), если он оказался не на высоте в беседе со спортсменом один на один, не успокоил его перед сном, не поднял его самооценку, выдал тренеру лишнюю информацию о нем и так далее. Причем, такого поражения чаще всего никто, кроме психолога, не замечает.

Постоянное неудовлетворение и недовольство собой - одно из самых типичных проклятий профессии психолога. И помочь психологу в таком случае может только он сам, потому что...

Психолог - человек без психологической поддержки

Автору приходилось многократно убеждаться, что к психологу у людей очень высокие требования. Само слово "психолог" рассматривается многими как некая претензия на исключительность носителя этого звания.

На мой взгляд, это правомерно. Человек, претендующий на то, чтобы помогать другим в трудную для них минуту, обязан соответствовать повышенным требованиям к его личности и не только быть абсолютно профессиональным в своей деятельности, но и в жизни служить личным примером - и в своем имидже (опрятность, аккуратность, отсутствие плохих привычек и т.п.), и в поведении, и в общении как с пациентами, так и со всеми окружающими.

Может быть, в связи с таким отношением к психологу и возникла своего рода психологическая установка, свойственная практически всем людям: психолог для того и существует, чтобы помогать другим, а сам в психологической помощи и поддержке не нуждается.

Вероятно, психологам придется согласиться с данной установкой. Поиск психологом психологической поддержки на глазах у тех, с кем он работает, - бесспорно, слабость и ошибка, которая обязательно нанесет ущерб его авторитету в той же спортивной команде. А реальную поддержку в свою трудную минуту психолог обязан искать в себе, в своей личности, в своем победном опыте, в благодарном взгляде любимого спортсмена. И на популярный вопрос: "Нужен ли психологу психолог?", я обычно отвечаю так: "Нет! Настоящий психолог решает свои психологические проблемы сам".

Наберусь смелости утверждать, что психолог в коллективе обречен на профессиональное и жизненное одиночество. Профессионально он одинок в связи с тем, что должен и обязан закрывать от других информацию: как получаемую о ком-либо, так и о тех методах, которые он использует в своей работе, а также ни в коем случае не обсуждать результаты своих исследований ни с кем, кроме тренера (но и ему передается выборочная информация). Психолог одинок и "жизненно", поскольку не имеет морального права оказывать кому бы то ни было в этом коллективе предпочтения в дружбе, в личных симпатиях. В интересах дела необходимо всегда держать своего рода дистанцию между собой и даже самым любимым пациентом.

По этой причине психолог должен накануне своего очередного испытания позаботиться и о своем предстартовом состоянии, составляющими которого (как и у чемпиона!) являются: воля и мужество, терпение и выносливость, запас положительных эмоций и оптимизма, вера в 'опекаемого человека, в его команду и тренера, - все то, что обеспечит оптимальные условия для преодоления переживаний одиночества, которое обязательно ждет его в условиях длительного сражения.

Конфликтность деятельности практического психолога

Многолетний опыт практической работы убедил автора в том, что психолог должен раз и навсегда занять несгибаемую принципиальную позицию в своей работе, суть которой в следующем:

- психолог служит Делу, а не, допустим, тренеру, который его пригласил, не отдельному, пусть даже великому спортсмену, не президенту клуба, который заинтересован, например, в том, чтобы получить от психолога закрытую для него информацию об отношениях тренера с отдельными спортсменами или о "пятой колонне" в коллективе.

Только такая твердая и честная по отношению к Делу позиция поможет психологу в завоевании авторитетной позиции в коллективе и, более того, защитит его в случае различных форс-мажорных ситуаций (крупное поражение, противостояние спортсменов тренерской группе и т. п.).

Именно такая позиция психолога и лежит в основе возникающих конфликтов, но если они своевременны и конструктивно разрешаются, то это всегда в интересах Дела.

* * *

Продолжение следует.

Печатается по:
Рудольф Загайнов
"Проклятие профессии / бытие и сознание практического психолога/"
Москва, "Смысл", 2001

Домой > Публикации > Загайнов. Постскиптум собратьям по ремеслу. [1,2]